--
Симпатичное двухэтажное здание, три отделения: наверху роженицы и новорожденные, внизу родилка. Мой любимый Доктор, главный в родильном отделении, не делает обходов наверху, он всегда внизу, при родах. Но каждое утро поднимается он на утреннюю их докторскую заседаловку и по пути заходит навестить меня: "Ну вот видишь, мы выиграли еще один день". По правилам израильской медицины, доношеным считается ребенок весом не меньше 2.200 кг, родившийся не раньше тридцать седьмой недели. Я должна дотянуть хотя бы до тридцать пятой, так считает Доктор. Он меня жалеет - больница далеко от дома, навещает меня только муж, и не так часто, как хотелось бы. Доктору кажется, что мне должно быть очень тоскливо. Я жизнерадостным голосом уговариваю его, что, напротив, чувствую себя замечательно, просто как в доме отдыха. Валяюсь себе с книжкой на кровати, и никаких забот.
--
Утро начинается с ласкового прикосновения медсестры. Она осторожно, чтоб не разбудить, пытается приладить мне на руку рукав тонометра - измерить давление. Позднее все происходит по обычному сценарию: "какие плохие у тебя вены" - и попадание иголкой с первой попытки, стерильный стаканчик - "лехи мами тааси пипи ба кос", завтрак, вниз в родилку на монитор, назад наверх - врачебный обход, обед, ультрасаунд, обход, ужин, монитор.
--
Вечерние мониторы почему-то всегда плохие. То есть, не плохие, а непонятные. Акушерки и врачи называют мою Катьку балериной - она все время крутится в животе и пульс убегает от датчика. Доктор Гриша ворчит: "Ну что мне с тобой с таким пульсом делать? Резать прямо сейчас, или подождать до утра?". Отшучиваюсь, прошу еще помониторить, дождаться стабильной картинки. В отделении тишина, никто не рожает, Грише скучно. Развлекаю его анекдотами и рассказами про Японию и мониторюсь до одурения. Звонят из отделения - муж не может меня разыскать, волнуется. Еще бы, обычный 20-ти минутный монитор у меня растягивается на 2 часа, а мобильник на это время просят отключить. Гриша отпускает меня наверх: "Иди, горе мое! Слава богу, завтра меня не будет, у меня 2 выходных от тебя с твоей балериной!" Наутро прошу Доктора посмотреть распечатку монитора: "Ничего, потянем еще немножко. Как только мы поймем, что снаружи ей будет лучше, чем внутри, мы вызовем тебе роды". Я настроена тянуть еще долго, я не хочу вызванных родов, хочу рожать естественно.
--
Меня навещает социальная работница и объясняет как мне должно быть одиноко, грустно и страшно, собирается повести меня смотреть на деток в инкубаторах, чтоб я не сильно испугалась, когда там окажется мой ребенок. Убеждаю ее, что мне хорошо, я отдыхаю, моя семья меня очень поддерживает, я подружилась с персоналом отделения и чувствую себя комфортно, что у моей девочки хорошие показатели и смотреть на инкубатор мне не нужно. Она оставляет меня в покое и обещает зайти еще завтра. Завтра, и послезавтра, и все последущие дни мне удается успешно ее избегать.
--
Катька в животе икает. На ультрасаунде видно, как двигаются ее легкие во время икоты. Ультрасаундимся полчаса. За это время надо поймать хотя бы одно дыхательное движение, тогда можно будет поставить еще одну галочку в моей объемистой больничной папке.
--
Главная ультрасаундистка отделения – Мэгги - миниатюрная голубоглазая блондинка со странным акцентом, похожим на смесь русского с арабским. Выясняется, что так оно и есть, она этническая полька, вышедшая замуж за израильского араба. Удивляюсь, обсуждаю это с медсестрой Верой. Вера- дипломированный врач уролог откуда-то из Сибири, в Израиле не стала сдавать экзамен на право работать врачом, и, кажется, довольна своим выбором. Она рассказывает мне, что смешанные браки здесь не редкость, среди персонала больницы есть несколько еврейско-арабских пар, и среди пациентов попадаются такие часто. Действительно, утром в нашу палату привозят роженицу по имени Яэль, мы разговариваем на иврите, он для нее родной, это сразу ясно. Поздней приходит ее муж, и они говорят между собой по арабски. Вслед за мужем приезжает вся "хамула" - арабы навещают своих всем кланом, всей деревней.
--
В течение тех трех недель, что я провела в отделении, количество рожавших евреек и арабок было примерно одинаковым. Среди евреек "русских" было всего 3. Большинство евреек - религиозные.
Потом, когда я буду находиться с дочкой в отделении для новорожденных, я обнаружу, что проблемные детки, те, которых помещают в инкубатор, почти все еврейские. За три инкубаторские недели я увижу там только одного арабского мальчика, его подержат 2 дня и выпишут к здоровым детям. Вот такая статистика.
С постоянной пропиской в инкубаторе все эти три недели были ашкеназийские близнецы с маленьким весом, рожденная на очень ранней неделе 900 граммовая "марокканская" девочка и "русская" моя Катёна. Остальные детки появлялись на несколько часов, на один-два дня, их состояние стабилизировали и отпускали, а мы все инкубаторились...
Детская сестра " американка" Джозефин считает, что арабские младенцы, как правило, здоровее и крепче наших. У нее были случаи, когда уже никакой надежды не оставалось, так плох был новорожденный младенец, и если это было арабский ребенок, его, как правило, удавалось выходить.
--
Меня все время клонит в сон. Во время вечерних обходов (скорее, поздний день, чем ранний вечер) я сплю. Доктора Софи это очень веселит. Она заглядывает ко мне за перегородку и смеется: "Эта, как всегда, спит".
"На что жалуешься?" - спрашивает она меня.
"Отстаньте, все нормально, дайте поспать", - прошу.
После родов я буду лежать в отделении еще 5 дней. Сонливость тогда уже как рукой снимет.
"На что жалуешься?" - спрашивает Софи во время первого визита ко мне в послеродовую палату.
"Доктор, мне не спится!" - патетически восклицаю я.
--
Доктор Ноль (это фамилия!) учился в Италии. Всю дорогу рассказывает «как это бывает в Европе». Отличается отменным аппетитом и стопроцентным попаданием в мои вены.
--
Доктор Андрей похож на динозаврика из старого мультика, такой весь большой, а наверху несоразмерно маленькая голова. У него огромные руки, все девочки в отделении мечтают о том, чтоб Андрей оказался выходным, когда им придется рожать. Ходят легенды о том, как доктор Андрей достает роженице «до гланд», проверяя раскрытие матки. Со мной Андрей ведет длинные беседы на медицинские темы. Ему ужасно нравится научно объяснять мне мое состояние.
Муж, посещение которого однажды совпало с визитом доктора Андрея, просит: «Обещай, что не надумаешь рожать в его смену».
--
И вот пятница, 33 недели и 5 дней, монитор с самого утра. Я уже сама могу определить, что картинка на мониторе нехорошая. На мое счастье, именно мой Доктор приходит на вызов медсестры. Он задумчиво пожал мою руку и сказал: «Пожалуй, мы тебя сейчас прооперируем. Только не волнуйся!» - «Раз Вы здесь, мне не о чем волноваться.»
Кесарево делается под эпидуралем. Подписываю две бумажки: согласие на кесарево, согласие на эпидурал. Будто у меня есть выбор...
Звоню мужу, интересуюсь: «Как тебе нравится дата 10е апреля для дня рождения дочки?». Понимает не сразу, но уже заводит машину.
Доктор Андрей, конечно же, тут как тут, он будет ассистировать. Гладит меня по голове и бормочет что-то жутко научное.
Анестезиолог говорит по русски, но я отчего-то перестала понимать. Или слышать. Он переходит на иврит, Андрей переводит, мой Доктор смеется. Акушерка с акушером пересчитывают инструменты на два голоса. Ничего не чувствую, кроме того, что рука с датчиком монометра привязана как-то неудобно. В какой-то момент мой доктор кричит на анестезиолога страшным голосом: «Снизь ей давление!», тот оправдывается: «Я пытаюсь, дай мне еще несколько минут», но Доктор снова: «Делай что-нибудь, снизь давление!»... А мне что, мне ничего, вот только руке неудобно.
--
Катенка что-то слабенько вякнула, ее взвесили – разочарование, вес меньше расчетного, всего 1570. Помыли, завернули в одеялко и сунули мне: «Поцелуй». А личико ее вполне кругленькое, не видно, что она очень маленькая.
Понесли показывать мужу, а он еще не приехал. Значит, меня кесарили меньше 40 минут.
--
Муж появился через минуту после того, как Катенку увезли в детское отделение. Ему разрешили находиться там сколько угодно, гладить спинку, просунув руку через окошко в инкубаторе и без конца морочить сестрам и врачам головы вопросами.
Меня подключили к капельнице на 24 часа. Это значит, что я сутки не увижу свою малышку, и она сутки будет без грудного молока. Эти 24 часа я остаюсь в комнате рядом с операционной, под наблюдением.
--
Рассматриваю Катенкины фотографии - ей уже целых 2 часа. К ней подключены с десяток датчиков, на одной из фотографий она не спит, видны глазки. Смугленькая, волосики черные. Звоню свекрови, чтоб ее обрадовать, наконец-то среди всех внуков одна пошла в ее масть. Муж фотографирует ее каждый час и приносит мне показать.
--
Под воздействием лекарства, которое мне капали, я вся опухла к следущему утру. Вместо глаз - щелочки. Сил никаких лежать. Утренний врач (абсолютно еврейский, но с очень русской фамилией, которую я уже забыла) интересуется как я себя чувствую. Обещаю, что немедленно почувствую себя отлично, если он отключит меня от этой жуткой инфузии и отпустит в душ. Осталось покапать еще 4 часа, но он все же решается меня отпустить.
--
Встать, чтоб пойти в душ, оказалось делом совсем нетривиальным. Низа живота не чувствую, но каждое движение причиняет резкую боль, вот такое сочетание. Процедура похода в душ заняла чуть ли не два часа: сползти с кровати, дотащиться до душа, помыться, доползти назад. Не думала, что это будет так трудно, не знаю, как бы я справилась без помощи мужа.
--
Идти сама все-таки еще не могу, сил нет. Муж везет меня в детское отделение на кресле на колесиках. В инкубаторе работает лучшая медсестра всех времен и народов по имени Александра. Она так успокаивающе и подробно рассказывает мне про Катенку, что я немедленно уверяюсь в том, что все с ней будет хорошо теперь. Пытаюсь сцедить молоко, чтоб добавить его в Катенкино питание - она еще не умеет ни сосать, ни глотать, ее кормят через зонд. Молока, вернее молозива, сцеживается всего-ничего, 2 миллилитра. Александра с превеликой осторожностью вливает их Катенке в зонд.
Обещает завтра дать мне ее подержать на руках.
--
Назавтра вынимают Катенку из инкубатора, заворачивают в одеялко и мы с мужем по очереди держим ее на руках. Пытаюсь приоткрыть одеяло и пристроить дочкино голое пузико к своему животу, как написано в книжках. Свято верю в то, что это помогает ей расти...
Врачей в детском отделении 3: двое русских, Александр и Ирина, большой и важный заведущий, который занимается тем, что одобряет их действия и лично занимается критическими случаями. И еще приходящий иногда на подмену веселый врач-грузин. Вот грузин-то и требует, чтоб медсестра освободила Катенку от зонда и дала мне приложить ее к груди. Медсестра пытается возражать, что потом опять зонд запихивать, травмировать и все такое. Поддерживаю врача, и, вот чудо, Катенка начинает потихоньку сосать. Зонд все-таки возвращают, но я настаиваю на том, чтоб докармливали только моим сцеженным молоком. С этого момента никаких смесей.
--
Обычно на 5ый день после операции мам выписывают из больницы. А детки, если должны остаться, остаются. В советском роддоме обязательно выписывали маму вместе с ребенком, тут не так. Я видела много случаев, когда мама уходила без малыша, и это очень, очень грустное зрелище.
Меня выписали на 6й день, и мы сняли комнатку прямо на территории больницы, чтоб все время быть с Катенкой. Она чудесно набирает вес, каждые 20 грамм радуют нас неимоверно. Скоро-скоро выписка домой! Катена светлеет на глазах - и кожа, и волосы. Оказывается, у недоношенных это всегда так.
В одну из пятниц мы срываемся между кормлениями в магазин и забиваем багажник всем необходимым, начиная с пеленок и заканчивая коляской.
Муж берет отпуск на несколько дней, красит стены, убирает весь дом, обустраивает в нашей спальне место для малышки.
Нас выписывают из больницы неожиданно раньше предполагаемого, с весом 2080. "Мы видим в какую семью ребенок идет и какой уход получит", - заявил мне заведущий. Получили скидку за свою хорошесть :)
Вот оно как все было. А вчера ей исполнилось 2 года.